|
ЕЛЦ
/ Истории веры
/ Вера несла и спасала. Эдит Мютель
Вера несла и спасала. Эдит МютельЭдит Эмильевна Мютель (1919–2019) была в последние десятилетия своей жизни прихожанкой общины св. Анны и св. Петра в Санкт-Петербурге. Она родилась в Петрограде, ее отец Эмиль Пфайфер служил пастором в церкви св. Анны, а затем на Волге в Норке. Только в 1956 году Эдит Мютель вернулась в родной город. Воспоминания Эдит Мютель – книга на немецком языке „An Gottes Hand“ – были опубликованы в 2013 году в Германии по инициативе и при поддержке Фонда Густава Адольфа. Вскоре после этого, в 2015 году, в Петербурге вышла книга воспоминаний Эдит Эмильевны на русском языке под названием «Я помню». Мы предлагаем вашему вниманию беседу с автором в преддверии выхода книги «Я помню».
Эдит Эмильевна, не у всех наших читателей есть Ваша книга, не все читали ее. Не все знакомы с Вашей жизненной историей. Расскажите вкратце о себе. Когда Вы должны были покинуть Норку и Саратов, отправиться в Сибирь? Как Вы в эти суровые годы не очерствели душой и сохранили Ваш оптимизм? Я начну с Норки. Потому что в Норке мы получили основу веры и религии, мы очень тесно были связаны с общиной. Оглядываясь назад, могу сказать, что в Саратове мы были отдалены от общины, а в Норке мы переживали все вместе с общиной. Деревенская община более сплоченная. Это нам помогало – то, что мы получили с раннего детства. Это было с 1927 по 1932 год. Мне было тогда 8-10 лет. Мы всегда были в общине. Мы были на крестинах, на свадьбах, на похоронах. То есть мы жили вместе с общиной, мы знали людей. Мы были в церкви, и нас люди знали. Сейчас много говорят о братьях и сестрах – Betbrüderund Betschwestern– они оставили в моей жизни очень глубокий след. Они меня многому научили, и не только меня. Это были люди действительно глубоко верующие. И это завораживало. Они принимали Библию, все ее изречения буквально, как живое, у них Библия жила.
То есть Библия была для них не только теорией, но и практикой. Они жили по Библии… Да, они жили по Библии. И это была та основа, которая нас вела по жизни. И отец был там пастором. Я помню его проповеди, пусть и не все, но все основное осталось в памяти. И это нам помогало. Потому что были раскулачивания, людей увозили ночью, мимо наших окон зимой в мороз на санях увозили всю семью, было слышно плач, стоны, это было страшно. Люди ведь выдерживали все это. И мы горевали вместе с общиной, всеми, кто нас окружал. А город есть город. Там было очень много лютеран-немцев. А мы как-то не могли влиться в эту общину. Возможно, она была другая, городская, была дистанция. Встречались с общиной только на богослужении. В деревне же мы были вместе с крестьянскими детьми – вместе были на гумне, вместе ходили в поле. В феврале 1932 года мы уехали в Саратов. Маргариту увезли раньше меня. Потом меня одну – 11-летнюю девчонку – пустили в путь с чужими людьми. И двое суток я где-то ночевала, меня кормили, я не помню, я не знаю этих людей. Вез меня норкинский прихожанин. Это был человек, на которого можно было положиться. Я помню, что я не могла встать из саней, долго очень сидела, и меня женщина подняла, поставила на ноги, раздела, накормила и положила спасть. Я моментально заснула. Утром меня подняли, одели, накормили, и так я доехала до Саратова. Это примеры доброты и порядочности, и они остались на всю жизнь.
Для наших читателей Вы – дочь пастора, который работал в нашей Церкви в 1920-х – 1930-х годах. Вы, пожалуй, единственная дочь пастора, который служил в те годы. У вас хорошая долгая жизнь. И Ваши воспоминания имеют для нас тем большую ценность. Как дочь пастора, Вы чувствовали к себе особое отношение? И ответственность, которая, наверно, была и на детях? Да, мы чувствовали особое отношение, особенно в Норке. В Саратове тоже, но отношение было разное. У пастора огромный авторитет. И авторитетна его семья. Это и на детей накладывает ответственность, нужно было соответственно держаться. То, что было другим детям разрешено, нам не разрешалось. На собрания сестер и братьев всегда приглашали пастора. Собрания были в разных домах, и приезжали за родителями, они уезжали, но приезжали потом из другого конца села, и забирали тогда старшую сестру Маргариту. Ее называли пасторский жаворонок, у нее был хороший голос. И бывало так, что Маргарита на одном собрании, а я – на другом. Эти собрания длились два часа, иногда дольше. И дети там тоже были, они сидели и слушали. Свадьбы были тоже зимой. Сразу по 15-20, даже до 30 пар венчались, и все хотели, чтобы у них на свадьбе был пастор. И получалось, что отец на одной свадьбе, там идет обед. А потом приезжают с другой свадьбы, и забирают его туда. Однажды случилось так, что мы простудились все четверо и лежали с высокой температурой. И приехали за родителями, и родители не могли оставить нас и уехать. Так приехавшие не поверили, зашли в комнату, где мы лежали и удостоверились, что мы больны. Они огорченные уехали, а через некоторое время они вернулись и привезли все угощение нам домой. В Норке были очень интересные традиции. Молодые обязательно посещали родственников и знакомых, которые не могли присутствовать на свадьбе из-за недуга. Молодые после обеда уезжали и привозили еду. И к бедным людям тоже привозили еду. Это была первая милостынька молодой четы, молодой семьи. Это было раз и навсегда установлено, и от этого не отступали. Мы видели все эти традиции, сильно связанные с верой. Не зря же у меня такая тема в готовящейся книге на русском языке – вера и Церковь. Традиции и обычаи. Это все связано между собой неразрывно. Такой я видела Церковь: вместе с общиной, с людьми общины.
После тех потрясений и обид, которые Вы претерпели, и школьницей, и когда уже выросли, имели горечь в сердце, как Вы сохранили свой оптимизм? Это мы должны поблагодарить отца. Если с нами случалось что-то неприятное, когда нас исключили из школы как детей пастора, или когда мы не имели права пользоваться прекрасной библиотекой в Норке, отец всегда говорил: «Всё пройдет», что в жизни случается и хуже. И не надо останавливаться на беде. И мы чувствовали, что родителям тяжело, тревожно. Мы почти два года – с лета 1930 года, когда отца первый раз арестовали – жили так, что у наших кроватей на стульях всегда была положена наготове одежда и обувь, потому что нас четверо детей, и всегда могли ночью поднять. Мама всегда проверяла, всё ли на месте.
А все политические события того времени как Вы переживали? Было раскулачивание. Отнимали абсолютно все, это было разорение крестьянства. Это было очень тяжело. Мы молча всё это переживали. Мы слышали плач, крики, видели, как у людей всё выносят, и люди выходят с детьми из дома ни с чем. Кто-то их приютил, кто-то им что-то дал, помогали прихожане. О политике отец говорил с мамой, старался без нас, мы не знали, как и что, а мы только чувствовали, что это тяжело, что это плохо, что делали больно людям. Люди работали, и когда говорят «Будешь есть хлеб твой в поте лица», а мы видели, что крестьяне едят свой хлеб именно в поте лица. Это изречение из Библии мы видели воочию. Мы видели голодную смерть. Мне было тогда около 13 лет. Я иду в Саратове из школы одна. Ранняя весна, и солнышко греет, я наслаждаюсь солнцем. Иду по Немецкой улице, а впереди идет молодая женщина, я только вижу ее чудесные волосы, которые буквально струятся по спине. А ведет она за руку абсолютно голого мальчика, с вздутым животом, с большой головой, с ножками и ручками как спички. И вдруг женщина останавливается и падает головой у моих ног. Я вижу ее темные глаза, и как они закатываются. Это был голод – результат раскулачивания, я это понимала. Не помню, как я тогда домой дошла, чем мама меня отпаивала, но всю жизнь я вижу эту женщину перед собой. Я первый раз видела, как человек умирает. Ты ребенок, помочь ничем не можешь, и задаешь себе вопрос: почему? Почему эта женщина должна была умереть? И этот ребенок, ни в чем не виноватый? Ведь ребенок воспринимает Бога как Бога хорошего, не гневающегося. Хотя говорят, что Бог тебя накажет, если не будешь слушаться родителей. Но наши родители нам этого не говорили никогда. Я не знала, что Бог наказывающий. Я знала, что Бог милостивый. А тут этот несчастный ребенок, я его в жизни не забуду.
Что значила в то время семья? Семьи держались вместе. Основа была – семья, и в Норке, и потом. Никто никуда не уезжал от семьи. Вся семья вместе переживала общие трудности. Я знала семью Вольман, они жили в разных районах Саратова. В ссылке они оказались в одном месте. Среди них был врач, он устроился в районный центр врачом в больнице. Он получил квартиру – целый дом, и он всю семью собрал, и они все жили вместе. Я помню эту семью, которая меня приютила. Помогла выстоять сильная семейная привязанность. Вера несла и спасала внутри семьи. Ведь это были верующие люди. Я не верю в то, что когда человек говорит: «Я не верю в Бога». Он лжет сам себе. Он не знает, что он верующий, потому что нет-нет, а он говорит «Слава Богу».
В разных жизненных катаклизмах и страшных передрягах как не ожесточиться? Казалось бы, вопрос простой. Но и сложный. Мне кажется, это зависит от того, как ты рос. Нас учили не завидовать, не ревновать. Нас было четверо детей. Родители не были богаты. Но мы понимали, что родители делают все необходимое и возможное для нас. Мы были по сезону одеты. Мы никогда не завидовали. Мне очень жаль тех людей, которые знают, что такое зависть. Мне кажется, что зависть съедает всё хорошее в человеке, всё доброе.
Беседу вела Марина Худенко (Источник: журнал "Der Bote/Вестник" 2/2014)
ЕЛЦ
/ Истории веры
/ Вера несла и спасала. Эдит Мютель
|